На пороге дома старейшего охотоведа Красночикойского района Михаила Михайлова шкура кабана с грубым волосом — внук привёз. Медвежья быстро портится, а такой, если обработать правильно, износу не будет.
Во дворе носится шестимесячный щенок с шерстью цвета топлёного молока, ластится к старому охотнику. Морщинистая рука треплет собаку за загривок:
— Белка, Белка!
В хозяине собака души не чает, а вот на гостей из экологического клуба «Берлога» поглядывает с осторожностью. Гладить не даётся, только мазнёт холодным носом кончики пальцев и сразу в сторону.
Животных Михаил Илларионович любит. Собаки с ним, бывало, и в тайгу, и в лодке кататься — сам сесть не успел, а лайки уже на месте — ждут отправления. Да и не даром охотоведом проработал целых 19 лет — прирос душой к лесу, природе, зверью.
Служба, признаётся, была тяжёлой — занимались охраной охотугодий, учёт вели. Во время работы Михайлова открылось три промхоза, нужно было следить за порядком. Счёт заготовленной пушнине вели строго, объёмы в сравнении с современными немыслимые. Так за 1980 год белки было заготовлено 124 тысячи, сейчас всего около 2 тысяч.
При Михаиле Илларионовиче открыли два заказника — Югальский и Ацинский. Он был свидетелем и того, как загубили первый.
Когда промхоз местный открыли, рассказывает охотовед, чтобы не было перепромысла зверья, создали два заказника местного значения. Но в них можно было рубить лес, ягоды брать, только стрелять, бить зверьё запрещено. Это-то и погубило Югальский — с 1975 года в Красном Чикое началась интенсивная рубка. В сутки вывозили по 1,5 тысячи кубометров леса из охраняемой природной территории.
— Представляете какая интенсивность? Где тут быть заказнику. Я обратился с просьбой, перевести Югальский на Буркал, пока туда не добрались. Моё предложение приняли, определили границы. Но лес-то можно рубить, — вспоминает хозяин.
Чтобы Буркальский заказник не повторил судьбы своего старшего брата, нужно было присвоить ему статус охраняемой территории республиканского значения. На осуществление задуманного понадобился ни один год.
К созданию нацпарка Михайлов относится с осторожностью. Он нужен, но польза неоднозначная. Говорит, захотите вы поохотиться в нацпарке — покупайте лицензию и езжайте. Лишь бы деньги платили.
— Раньше считали, что в Чикое я один браконьер — стоит кого прижать посильнее, анонимка уже лежит на столе. Мол, Михайлов съездил, там убил. Но я никогда в заказнике не безобразничал. В национальном парке работников будет 100 с лишним. Кем хотите, тем и считайте их.
Запускали норку в Красном Чикое. Десять выпустили в Ацинском заказнике, двадцать пять в Буркальском, но она не прижилась. Выращенный в хилокском промхозе зверь пошёл к Мензе, люди переловили. Одна норка из запущенных тогда и вовсе устроилась на кордоне, жила под полом.
Сейчас зверья этого нет совсем, а ещё в войну благодаря норке многие выживали. За одну тушку давали килограмм хлеба. Илларионыч в то время ещё совсем мальчишкой был, добыл как-то раз пять штук — пять килограммов хлеба. Неоценимо в голодное время.
— Хотели бобров завести к нам, я отказался, не стал принимать. В Москве где-то нашли документы, что в Мензэ около ста с лишним лет назад водились бобры. Даже название её, мол, переводится как «бобровая река». Но я не слышал, чтобы бобры у нас были, стариков опросил, они тоже ничего об этом не знали.
Название реки Менза звучит из уст Михаила Илларионовича чудно.
— Около ста с лишним хуторов, сёл, посёлков по району сегодня мертвы. По Мензэ сколько их было, сейчас ни одного, — рассказывает он.
В такое верится с трудом — 100 сёл! Но позднее, когда отправимся к Мензе, сами увидим, сколько заброшенных домов и покосившихся остовов вдоль реки. Кое-где просто ровнёхонькие луговые низины, если бы не рассказы местных жителей, не поверили бы, что здесь стояли дома, жили семьи каких-то 30-40 лет назад.
Фото Анны Хвостовой
Источник: articles.chita.ru/63628/